То ли в Японии, то ли в Корее собак употребляют в пищу. При проведении какой-то Олимпиады европейцы протестовали против приготовления в ресторанах блюд из собачины. Может быть, кто-либо из европейцев может сказать, что японцы или корейцы духовно менее развиты, чем мы? Что ж вы тогда все бросились знакомиться с воззрениями восточной философии?

Когда колхозу зимой не требовались мои трудовые усилия, а дома были дрова и солома. Если дрова были напилены и наколоты, вода из колодца, который был в логу, принесена, корова накормлена и напоена (домашние работы мы с Валиком делали вместе), мы были свободны.

В свободное время мы играли в снежки, ловили птиц и даже катались на лыжах. Лыжи сделал дядя Петя из прямослойной, без сучка и задоринки осины. На этих лыжах мы съезжали с доступного по крутизне склона ближайшего к дому лога. Спускались только по прямой, никаких поворотов. Лыжи в деревне, даже среди детей, не были распространены как средство развлечения. Хозяйский сын на этих лыжах ходил проверять и ставить проволочные петли на заячьих тропках в мелколесье не далеко от дома. При нас ни одного зайца не попалось.

Из домашних работ помню пошив себе и Валику рукавичек из старых лоскутков меха и кусков сукна и ремонт обуви. В соседней избе жил сапожник, и я к нему приходил, чтобы при нем с его подсказкой чинить свою обувь. Сосед – сапожник был мне рад, я ему не мешал, а вдвоем сидеть за такой работой веселей. Разговор такой работе не мешал, и мы беседовали. Ему было приятно, что есть слушатель, которому интересны его рассказы о деревенской его жизни, и самому было интересно меня послушать, о нашей жизни. Показывая мне, как чинить обувь, он шутил, что сапожником можно назваться, если научился «загонять свинью в коноплю». При подшивке валенок вместо иголок пользовались свиной щетинкой, которую надо было соединить – срастить с льняной дратвой, так, чтобы образовалось как бы одно целое. Это и называлось: «загнать свинью в коноплю», хотя пользовались мы не конопляной, а льняной дратвой. Я научился этой операции. Кожаную обувь чинили самодельными березовыми гвоздиками в три ряда, как это издревле делали. Рукавички я шил самостоятельно. Продолжал их шить из старых суконных брюк и в Самаре для зимних лыжных походов. К сукну не пристает снег, и, надетые на шерстяные, суконные варежки надежно защищают руки от холода.

О том, что делается в мире, в колхозе узнавали из «Правды», которая приходила в правление, а как-то был и лектор. Из смеси лектора и газет за две зимы, мне запомнилось сообщение о новом гимне и о том, как мы безуспешно пытались по нотам определить мелодию, – это первое. Второе – это восторг лектора по поводу того, что в Югославии, после освобождения, спорят в колоннах демонстрантов по поводу того, какой флаг принять для страны – Советский или свой. Очень, очень редко попадала газета к нам в дом, а не втянувшись, я не испытывал и влечения.

Из чтения мне в руки каким-то образом попала толстая книга про насекомых. Я ее прочитал с огромным удовольствием, и что-то из жизни насекомых осталось в памяти. Это совершенно отрывочные, никак между собой не связанные факты, но читал я книгу, ничего не пропуская – все было интересно. Других книг не помню, но они были. Читали мы, вдвоем склонившись над коптилкой.

Однажды я был на деревенской вечерке. На вечерке, приплясывая, пели частушки, в исполнении женщин постарше; некоторые частушки были нецензурными. «Пашка – твоего возраста по девкам ходит, а ты первый раз на вечерку пришел» – заметили мне девчата. Я не помню, был ли я еще на этих вечерках, скорей всего не был – не дорос еще. Мне было интересней читать про насекомых.

Помню о своих мечтах. Я все время мечтаю – фантазирую, даже сейчас, когда уж казалось бы поздно мечтать. Конечно, те мечты были связаны с едой. Не с тем, как ее добыть, а с тем, как из нее сделать запас. Я мечтал, что буду жить на хуторе в пригороде. У меня будет легковой автомобиль с грузовым кузовом – пикап. На этом пикапе буду из города завозить крупы и сделаю ЗАПАС! Из разговоров взрослых услышал, что жирное мясо вредно, а вот топленое свиное сало не вредно, и я размечтался, фантазируя в деталях, как я буду его заготавливать и хранить.

Питались мы не хуже деревенских, а по отношению ко многим и лучше, но сильны были воспоминания о блокаде, так что все мои мечты сводились к запасам, чтобы не повторилось то, что было.

Пастух колхозного стада

Планируя работы на лето 43-го года, правление предложило маме определить меня пастухом колхозного стада. Мы согласились.

В детстве дедушка говорил: «Эдик, учись играть на пианино, будешь пастухом». Мама показала мне, где какие ноты на клавишах и на нотной бумаге, и на этом курс обучения был завершен. Моцарт из меня не получился, и пророчество дедушки сбылось.

В стаде было 34 коровы, вместе с годовалыми телятами. Пасли мы вдвоем с мальчиком, который был моложе меня года на два. Пропасли мы стадо от первого и до последнего дня.

Начали пасти со скотного двора у деревни, как только с полей сошел снег и появились зеленые озимые хлеба, – начали «пасти по озими». Целый день приходится месить оттаивающую землю, раскисшее поле; в околках еще снег и вода. Я не помню, какая в это время на мне было обувь. В сухую погоду мы пасли в лаптях, которые сами плели. Кто-то этому нас научил. По сухой погоде это очень удобная обувь, но видно и в сырость выручали. По крайней мере, я не помню ужаса сырых ног, если они и были мокрые, я не запомнил этого, как удручающе особенного. Как-то не запоминается мне плохое, не симметричные у меня мозги, только хорошее в памяти остается. Может быть, не живу я в холодные дождливо – снежные осенние дни и в затяжные дождливо снежные весенние дни. Я, приспособившись, их переживаю, и зимой, нагружая соломой сани в пургу, я не помню унынья – я помню борьбу. А живу я только в яркие солнечные летние дни и в яркие солнечные зимние дни.

1 Мая начинается как бы официальное лето. Колхоз устраивает праздничный обед с куском свинины в отваренной картошке. После праздника бригады отправляются на свои полевые станы. Отправляется на летний скотный двор и все колхозное стадо: коровы, овцы, свиньи, молодняк. По словам местных, до летнего лагеря 9 километров, но, судя по карте, все расстояния местные увеличивают раза в полтора, так что и про расстояние от Асино до Беловодовки они говорили, что это свыше 100 км.

Лагерь устроен на высоком берегу громадного лога. Другого берега лога не видно – он сливается с лесом другого берега, и тайга простирается до горизонта. Торец лога смыкается с долиной Кии.

Между высоким берегом, на котором мы расположены, и тайгой на дне лога сенокосные луга, луг выходит на наш высокий берег, а на высоком берегу в километре от лагеря одинокая лиственница. Наверху поля и околки. Место такое красивое, что я пытался зимой по памяти его нарисовать. Но не получилось.

Летний скотный двор – это огороженные площадки, где грязь перемешана с навозом и есть навес, чтобы скотина могла спрятаться от дождя и позднего или раннего снега, но, главным образом, для дойки коров во время дождя.

Для колхозников рядом с загонами были баня и дом. Дом продолговатый со сплошными общими нарами вдоль одной стены, достаточно большими для размещения на них всех работников, спящих на нарах вповалку, не раздеваясь. Под нарами, под своим местом мы хранили приготовленные с вечера дровишки, чтобы утром на костерке быстро приготовить еду. Каждому скотнику в счет трудодней выдавали какое-то количество муки, а на повозке, которая приезжала за бидонами с надоенным колхозным молоком, каждое утро привозили из деревни домашние харчи; мне – молоко и хлеб. Мы с напарником из муки каждый себе в своем ведре варили затируху – разболтанную в воде муку. Валик пишет, что и картошку иногда варили. Тратили ли муку на затируху взрослые колхозники, не знаю, не интересовался. Я был сыт.

Только